Я даже слов, наверно, не найду — Заветных слов, что берегла годами, И лишь, как на присяге, припаду К руке твоей горячими губами. («Когда войдешь ты в комнату мою…», 1943).

Восемь строк… А сколько за ними чувства!

Циклы «Ярославна» и «Тебе, товарищ!» широко публиковались в газетах, журналах, и глубоко символично то, что вырезки со стихами Людмилы Татьяничевой бойцы хранили в нагрудных карманах гимнастерок рядом с письмами родных, рядом с партийными и комсомольскими билетами.

Однажды бывший фронтовик, руководитель Кыштымского литобъединения Василий Щербаков, подарил поэтессе одну такую вырезку. Она была найдена в партийном билете погибшего офицера…{15}

С выходом в свет небольшой татьяничевской книжки «Верность» русская советская поэзия стала богаче еще на одно имя.

Произошли изменения и в трудовой биографии поэтессы: решением областного комитета партии она была переведена в Челябинск и назначена директором местного книжного издательства.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Каждый раз, когда открываешь новую книгу поэта, испытываешь чувство, схожее с тем, которое возникает при встрече с Городом, в котором ни разу не был, или был когда-то очень давно{16}.

Л. Татьяничева

1. ВСТУПЛЕНИЕ В ЛИТЕРАТУРУ

Поэту-лирику самой судьбой предначертано писать одну книгу — книгу своего сердца, историю своей души. Он всю жизнь строит один и тот же Город, и, если это очень большой поэт, мы, читатели, в итоге встречаемся с целой Страной.

Но вернемся к Городу, по которому мы собрались пройти. Да, его «главные улицы» известны многим. Это и Урал, «броневой щит державы»; и труд, возвышающий человека; и природа, раскрывающая чуткому сердцу и доброму взору все свои тайны, все свои красоты; и время — вечность и миг в нашей жизни и т. п.

Искать в книгах поэтессы «эти улицы» труда большого не составляет. Татьяничева не раз подчеркивала свои главные тематические магистрали названиями циклов, разделов, особенно в этапных, итоговых сборниках. К примеру, в первой крупной книге избранных стихов, изданной в Челябинске к пятидесятилетию поэтессы{17}, четыре основных цикла названы: первый — «Живу я в глубине России», второй — «Синегорье мое», третий — «Меченые атомы», четвертый — «Область личного счастья». Только пятый цикл был назван собирательно — «Стихи разных лет». В книге «Корабельный бор» (Советская Россия, 1974), вышедшей в канун шестидесятилетия, циклы названы так: «Сердце мое — Россия», «Великая радость — работа», «Область личного счастья», «С совестью наедине», «Времена года».

Как видим, желание быть узнаваемой, последовательно и для поэтессы весьма существенно. Основным темам она не изменяет, она лишь развивает, уточняет их для себя и для читателя.

Каждой из этих тем, объединяющих в крупные циклы стихи разных лет, мы коснемся, а сейчас о главном, о том, что никогда не оставляло поэтессу, не отпускало ее мысли. Всю ее жизнь. До последнего вздоха. Это была тема труда. Не сбиваясь на мелкое и незначительное, она писала биографию рабочего социалистического Урала. Следуя своей тропой в общем русле советской поэтической традиции, она сделала своим этическим и эстетическим кредо влюбленное и требовательное отношение к рабочему человеку.

Мой станок характером не прост. И к рукам девичьим не привык. Мне порой Задаст такой вопрос, Что загонит на весь день в тупик. Он устал — сочувствую вполне. И стальному Старость — это бич. Он строптиво помогает мне Мастерство мудреное постичь! («Мой станок», 1933)

Постижение «мастерства мудреного» рабочего и хлебороба для поэтессы стало не столько целью, сколько способом передать духовную красоту современника. В изображении высокой нравственности каждого истинного труженика она увидела свой гражданский долг.

Эта тематическая привязанность, к слову сказать, не всегда приветствовалась земляками. Рецензент областной газеты «Челябинский рабочий», рассматривая ее стихи, опубликованные в альманахе «Стихи и проза» (1937), обрушился на поэтессу с упреками:

«Татьяничева медленно растет, как поэтесса; между ее стихами о сыне, написанными в 1936 году, и стихами о сыне же, написанными в 1940 году, разницы немного. Ее поэтический кругозор неширок, она всецело находится в плену традиций, пользуется трафаретными поэтическими формулами»{18}.

Москва встретила первые татьяничевские стихи и книги куда теплее. Уловив идейно-тематическую основу творчества молодой уральской поэтессы, столичная критика отметила пусть не громкий пока, но самобытный голос, верно взятый тон и именно творческую ориентировку. По предложению той же М. С. Шагинян поэтесса была приглашена в правление Союза писателей СССР, в обсуждении ее произведений приняли участие крупнейшие поэты и критики тех лет. Об ее работе уважительно отозвался Александр Яшин. И что особенно интересно, суровый и требовательный человек, сделавший поэтессе немало деловых, конкретных замечаний по технике, инструментовке стиха, особо подчеркнул:

«Вторая книжка («Стихи», 1945. — Л. Х.) разительно отличается от первой[3]. Стихи ее стали более четкими и организованными, отчего искренняя взволнованность, присущая поэтическому голосу Татьяничевой, больше доходит до читателя. (…) То, что написала Татьяничева о своем родном Урале, выгодно отличается от многого, написанного на эту тему»{19}.

В 1946 году, еще до выхода третьего сборника стихов, о творчестве Татьяничевой появилась большая обзорная статья в журнале «Октябрь». Критик С. Бабенышева отметила, что «поэтесса воспевает не романтику труда вообще, а пафос конкретного трудового процесса»{20}.

Ведя статистику выхода очередных книг поэтессы: 1944 — сборник, 1945 — сборник, 1946 — сборник, можно подумать, что путь поэтессы с первых шагов был усыпан розами. Отнюдь